Н.Заболоцкий "История моего заключения".
"Первые дни меня не били, стараясь разложить меня морально и измотать физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом - сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог более переносить боли в стопах. Сознание стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых меня спрашивали. Впрочем, допрос иногда прерывался, и мы сидели молча. Следователь что-то писал, я пытался дремать, но он тотчас будил меня".
"В ДПЗ, где
заключенные содержались в
период следствия, этот процесс духовного растления людей
только лишь начинался. Здесь можно было наблюдать все виды отчаяния, все проявления холодной безнадежности, конвульсивного истерического веселья
и цинического наплевательства на все на
свете, в том числе и на
собственную жизнь. Странно было видеть
этих взрослых людей, то рыдающих, то падающих в обморок, то трясущихся от страха, затравленных и жалких. Мне рассказывали, что писатель Адриан Пиотровский,
сидевший в камере незадолго до меня,
потерял от горя всякий облик человеческий,
метался по камере, царапал
грудь каким-то гвоздем и устраивал по
ночам постыдные вещи на глазах у всей камеры. Но рекорд в этом отношении побил,
кажется, Валентин Стенич, сидевший в
камере по соседству. Эстет,
сноб и
гурман в обычной жизни, он, по рассказам заключенных, быстро нашел со
следователями общий язык и за пачку папирос подписывал любые показания. Справедливость требует сказать, что наряду
с этими людьми
были и другие,
сохранившие ценой величайших усилий
свое человеческое достоинство.
Зачастую эти порядочные люди до ареста были
совсем маленькими, скромными винтиками нашего общества, в то время как великие люди мира сего нередко превращались в
тюрьме в жалкое подобие человека.
Тюрьма выводила людей на
чистую воду, только не в том смысле, как этого хотело начальство".
Николай Заболоцкий?
ОБЭРИУП.Н.Филонов Формула весны,1925 г. |
В группу входили Даниил Хармс, Александр Введенский, Николай
Заболоцкий, Юрий Владимиров и др., к
обэриутам были близки Николай Олейников, Евгений Шварц, философы Яков Друскин и
Леонид Липавский, а также Казимир Малевич, Павел Филонов и ученицы Филонова
Татьяна Глебова и Алиса Порет.
ОБЭРИУты декларировали отказ от традиционных форм искусства,
необходимость обновления методов изображения действительности, культивировали
гротеск, алогизм, поэтику абсурда.
Нападки со стороны официозной критики, невозможность
печататься заставили некоторых обэриутов переместиться в «нишу» детской
литературы (Введенский, Хармс, Владимиров и др.).
Многие участники ОБЭРИУ были репрессированы, погибли в заключении.
Многие участники ОБЭРИУ были репрессированы, погибли в заключении.
К.Малевич Боец первой дивизии |
Из утверждения, что искусство реально, как и
действительность, следовало, что оно живет по своим законам, имеет свою логику.
Она у обэриутов необычна, странна, обратна принятому.
«Может быть, вы будете утверждать, – писали обэриуты в
Декларации,– что наши сюжеты «не – реальны» и «не логичны»? Мы поражаемся
красотой нарисованной женщины, несмотря на то, что, вопреки анатомической
логике, художник вывернул лопатку своей героине и отвел ее в сторону. У
искусства своя логика, и она не разрушает предмет, но помогает его познать».
Особенностью этой логики были фантастичность действия и
персонажей, условность пространства, а время у обэриутов то двигалось рывками,
то скручивалось жгутом.Посредством художественного слова обэриуты стремились
выразить свои представления о мире, суть которых, несмотря на столь характерные
для обэриутов балаганное балагурство, гиперболу, гротеск, иронию, пародию,
глубоко серьезна. И нередко трагична.
Один из самых талантливых представителей этой группы.С конца 20–х гг. и вплоть до гибели Хармс – постоянный автор
ленинградских детских журналов «Еж» и «Чиж».
У маленького Дани Ювачева было много талантов. Он имел
абсолютный музыкальный слух, хорошо рисовал, был смышлен и находчив. К тому же
он был проказник и выдумщик, что смущало отца. Вследствие этого он и отдал сына
в самое дисциплинированное среднее заведение Петербурга – Петершуле.
Уже в Петербурге проявилась страсть Даниила Ювачева к
экстравагантным проделкам. То он приносил в класс валторну и ухитрялся играть
на ней во время урока. То в поисках вдохновения залезал на дерево в городском
дворе, «поближе к небесам». И мог долго сидеть в ветвях, записывая что–то в
книжечку.
Даниил Ювачев стал Хармсом в 1925 г. Надо сказать, что
псевдонимов у писателя было много – около тридцати. Хармс – самый популярный из
них.Он происходит от фр. слова charm, что означает «обаяние»,
«чары».
В течение короткой жизни Хармс успел создать продуманную до
мелочей систему поведения. Смысл системы
состоял в том, чтобы помочь художнику не подчиняться косности быта и жить
романтической устремленностью к высокому. Или, говоря словами самого писателя,
быть готовым к «полету в небеса».
Во «взрослом» творчестве Д.Хармса центральное место занимают
цикл «Случаи» и повесть «Старуха».
Д.Хармс, казалось, умел делать все. Он писал стихи,
рассказы, пьесы, играл на валторне, пел, великолепно танцевал, рисовал,
показывал фокусы, прекрасно читал с эстрады свои и чужие стихи, искусно играл
на бильярде, умел ходить по перилам балкона, умел изображать муху в тот момент,
когда она размышляет, куда бы ей полететь, любил изображать своего
несуществующего брата Ивана Ивановича Хармса, приват–доцента
Санкт–Петербургского университета.
Рассказы Даниила Хармса
Случай
Однажды Орлов объелся толченым горохом и умер. А Крылов,
узнав об этом, тоже умер. А Спиридонов умер сам собой. А жена Спиридонова упала
с буфета и тоже умерла. А дети Спиридонова утонули в пруду. А бабушка Спиридонова
спилась и пошла по дорогам. А Михайлов перестал причесываться и заболел паршой.
А Круглов нарисовал даму с кнутом и сошел с ума. А Перехрестов получил
телеграфом четыреста рублей и так заважничал, что его вытолкали со службы.
Хорошие люди не умеют поставить себя на твердую ногу.
Голубая тетрадь №10
ЖИЛ один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У
него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говорить он не мог,
так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и
ног. И живота у него не было, и спины у него не было, и хребта у него не было,
и никаких внутренностей у него не было. Ничего не было! Так что не понятно, о
ком идет речь. Уж лучше мы о нем не будем больше говорить.
Забыл, как называется
Один англичанин никак не мог вспомнить, как эта птица называется.
- Это, - говорит, - крюкица. Ах нет, не крюкица, а кирюкица. Или нет, не
кирюкица, а курякица. Фу ты! Не курякица, а кукрикица. Да и не кукрикица, а
кирикрюкица. Хотите я расскажу вам рассказ про эту крюкицу? То есть не крюкицу,
а кирюкицу. Или нет, не кирюкицу, а кирякицу. Фу ты! Не курякицу, а кукрикицу.
Да не кукрикицу, а кирикрюкицу! Нет, опять не так! Курикрятицу? Нет, не
курикрятицу! Кирикрюкицу? Нет, опять не так! Забыл я, как эта птица называется.
А уж если б не забыл, то то рассказал бы вам рассказ про эту
кирикуркукукрекицу.
Вот так вот от "Истории моего заключения" к "Забыл,как называется"...
Вот так вот от "Истории моего заключения" к "Забыл,как называется"...
Комментариев нет:
Отправить комментарий